Гендиректор «Росгеологии» Роман Панов рассказывает в интервью Ведомостям, чем большой геолого-разведочный холдинг лучше разрозненных компаний и где в России есть шансы открыть крупные месторождения нефти и газа

Роман Панов четыре года занимается объединением государственных геолого-разведочных компаний в холдинг. Сейчас под крышей «Росгеологии» их собралось больше 60. Гендиректор уверен, что без консолидации пятая часть из них уже разорилась бы. Идея была правильной, создан сильный холдинг, который может теперь конкурировать как в России, так и за рубежом, говорит аналитик Sberbank CIB Валерий Нестеров.

Панов и его команда разработали стратегию развития компании до 2020 г. Ее доля на отечественном рынке геолого-разведочных услуг будет расти за счет коммерческих заказов, но спрос ограничен: добытчики углеводородов обеспечены запасами и не торопятся вводить в эксплуатацию новые месторождения. Панов замечает, что через 5–7 лет это может стать проблемой для добывающего комплекса страны. Но его компании нужно развиваться. «Росгеология» видит потенциал за рубежом и, например, в морской сейсморазведке чувствует себя более чем на равных с иностранными конкурентами. «Научились управлять затратами и загружать свои производственные мощности почти на 100%», – поясняет Панов.

По словам Панова, наибольшую доходность в прошлом году компании дали контракты по работе на шельфе, в транзитной зоне. И высоко оценивает перспективы камчатского шельфа, который, по его мнению, недооценен российскими нефтегазовыми компаниями из-за устаревших данных. «Наш фокус на горизонте 2018–2020 гг. должен быть на Дальнем Востоке», – считает гендиректор «Росгеологии».

– Вы возглавили «Росгеологию» в 2013 г. Как правило, контракты заключаются на пять лет. Ваш в этом году истекает?

– Со мной как с председателем правления контракт был заключен в 2015 г., поэтому до 2020 г. мы спокойно продолжаем работать. Я и моя команда, придя в «Росгеологию», разработали ее стратегию до 2020 г. В ней выделили направления, которые считали наиболее востребованными, определили шаги реализации. Могу с определенной гордостью сказать, что все намеченное выполнили как с точки зрения планирования, так и по части организации работы. У «Росгеологии» колоссальный потенциал. Сейчас мы только собрали активы, занимаемся их реструктуризацией, оптимизацией бизнес-процессов, обновлением основных средств, обеспечиваем нормативную базу, делаем уверенные шаги на зарубежных рынках.

Если бы не был создан холдинг, с уверенностью могу сказать, что из тех активов, которые в него попали, около 20% уже бы не существовало или было в тяжелой финансовой ситуации. Например, «Севморнефтегеофизика» – это один из флагманов морской геологоразведки, компания, которой принадлежит открытие многих крупнейших морских месторождений в России. Когда мы ее приняли на баланс, она была в предбанкротном состоянии. Из-за санкций и внутренних проблем заказчики перестали с ней расплачиваться, и долг в моменте составлял 4 млрд руб.

– Теперь, фактически завершив консолидацию и создав холдинг, «Росгеология» будет увеличивать долю на российском рынке?

– Весь рынок геолого-разведочных сервисных услуг в России оценивается примерно в 275 млрд руб. без НДС. Наша доля – около 13%.

Доля геофизического сервиса в выручке компании – до 30%. Согласно рейтингу Европейской ассоциации геоученых и инженеров (EAGE) в 2017 г. мы заняли 1-е место в России (доля – 22%), 2-е место – у «ТНГ групп» (16%), 3-е – у Schlumberger (15%).

Наша доля на российском рынке может расти за счет коммерческого заказа, потенциал по приросту в среднем 2–2,5%. Больше рынок не даст, так как добыча и воспроизводство запасов нефтегазовых компаний находятся на комфортном для них уровне. В то же время мы видим возможность выхода на зарубежные рынки.

Портфель заказов «Росгеологии» сбалансирован: соотношение коммерческого и государственного заказов – 60% на 40%. Коммерческие контракты распределены равномерно между крупнейшими игроками: «Роснефтью», «Газпромом», частично – «Лукойлом», «Новатэком». Нет зависимости от одного заказчика, что позволяет эффективно загружать мощности. Среди клиентов в секторе добычи твердых полезных ископаемых основные заказчики – «Норникель», Polymetal, подразделения «Золота Камчатки» и др. Но здесь доминирует доля госконтрактов, что связано со структурой инвестиций: на ранней стадии геологоразведки государство всегда было активным игроком.

В 2018 г. такой баланс государственных и коммерческих заказов сохранится. Но мы видим возможности по росту в отдельных сегментах. Так, например, по итогам 2017 г. наибольшую доходность дали высокомаржинальные проекты (доходность – 30–35%) – это контракты по работе на шельфе, в транзитной зоне.

Дальний Восток и Сибирь

– Если говорить об отдельных регионах, кто основные ваши партнеры на Дальнем Востоке и насколько активен Китай?

– Партнеры – «Роснефть», «Газпром». Китай свой сервисный рынок обеспечивает полностью за счет собственных компаний. При этом сегодня это основной конкурент на международной арене не столько для нас, сколько для западных компаний. Все работы на шельфе Китая, например, проводятся только китайскими подрядчиками.

– Насколько большие запасы газа могут быть на Дальнем Востоке, в частности на Сахалине?

– Шельф Сахалина очень хорошо изучен, фактически весь залицензирован. Ресурсы и запасы газа значительны, их достаточно для покрытия не только потребностей Дальнего Востока, но и экспортного потенциала, который там есть. Перспективы для прироста ресурсов на шельфе Сахалина ограничены, а вот шельф Камчатки, магаданский шельф имеют серьезные перспективы.

– Но недавно была информация, что «Газпром» готов отказаться от части лицензий на западном шельфе Камчатки. Компания не нашла там коммерчески интересных запасов.

– Речь идет о перспективности конкретного участка. Неподтверждение коммерческого интереса может говорить о том, что либо площади были неудачно выбраны, либо первичных геолого-разведочных данных было недостаточно. Но боюсь, что в целом подход к изучению шельфа сегодня неверный. Основная изученность шельфа была проведена до 1991 г. Государство в лице Роснедр обратило внимание на шельф в начале 2000-х гг. и в небольших объемах продолжило изучение. В конце 2000-х гг. недропользователи в лице «Газпрома» и «Роснефти» приступили к активному лицензированию. При этом опираясь на данные 20–30-летней давности. На мой взгляд, целесообразно провести анализ геологических данных и, возможно, вернуться на те участки, которые считались неперспективными, провести разведку с использованием современных аппаратурных комплексов и возможностей программных средств обработки. Перспективы у камчатского шельфа есть – это абсолютно точно. Наш фокус на горизонте 2018–2020 гг. должен быть на Дальнем Востоке.

– Вы не думаете, что интерес к этому региону может быть ниже, чем к остальным, потому что, даже если будут найдены запасы, их очень сложно будет монетизировать?

– Есть же Чукотка и Магаданская область. Это два промышленных региона, где нет собственной ресурсной базы углеводородов. Кроме того, также есть экспортный потенциал.

– Сейчас еще растет интерес к территории Якутии с точки зрения возможного содержания там запасов углеводородов. Насколько он оправдан?

– Интерес к Якутии огромный и действительно оправдан. Объемы сейсмики 2D, которые делает там государство, являются самыми большими по сравнению с другими регионами. Дальше идут Красноярский край и Иркутская область. Территория Якутии большая, инфраструктура активно развивается, в том числе благодаря вводу в эксплуатацию месторождений «Газпрома».

– То есть Якутия – это будущее Бованенково? Так же как сейчас в Бованенково смещается центр добычи из Надыма?

– Вы сами отвечаете на свой вопрос. Как только будет труба, появятся и возможности. Плюс недалеко «Новатэк» с планами по развитию ресурсной базы. Это не только газ, но и нефть. Есть уже экспортная труба Восточная Сибирь – Тихий океан.

– Недавно вы рассказывали, что на Гыданском полуострове велики шансы сделать крупное открытие. Когда будут получены окончательные результаты?

– На Гыдане мы завершили бурение параметрической скважины Гыданская-130. На территории полуострова в советское время было открыто 12 месторождений углеводородного сырья, сосредоточенных в интервале глубин от 740 до 3220 м. Параметрическая скважина Гыданская-130 открывает перспективы более глубоких горизонтов мезозойского осадочного чехла. Для уточнения масштаба нефтегазоносности палеозойского основания севера Западной Сибири проектируется параметрическая скважина Гыданская-118.

– Есть ли предварительная оценка?

– В настоящее время исследования не завершены, планируется заключение государственного контракта на испытание в эксплуатационной колонне 130-й скважины для оценки продуктивности триасовых, юрских и нижнемеловых отложений.

– Дальше кому передадите эти данные?

– Заказчику – Роснедрам. Планируется, что объект закроем в I квартале. До 1 июня отчет уже будет у Роснедр. Затем Минприроды и Роснедра будут решать, что делать с этими участками: ставить под лицензирование сейчас или потом.

– Очевидно, что это будет интересно в первую очередь «Новатэку». В декабре на презентации стратегии компания рассказывала о том, что на Ямале можно создать кластер по производству СПГ мощностью 55 млн т в год, а в перспективе выйти на объем 75 млн т.

– Вопрос в том, будет ли рынок сбыта для российского СПГ и будет ли он конкурентен по стоимости на мировом рынке. Обеспечить ресурсами мы точно сможем, потенциал у Гыдана огромный. Кроме того, он не менее интересен для добычи твердых полезных ископаемых. Около 40–45% финансирования этого сектора приходится на Дальний Восток, 20% – на Якутию.

Не только нефть и газ

– Сколько открытий «Росгеология» сделала в секторе твердых полезных ископаемых?

– Мы находим ресурсы, следующий этап – это подтверждение запасов. Мы не доходим до уровня запасов, т. е. нельзя говорить об открытиях.

По результатам 2017 г. из 87 объектов в секторе твердых полезных ископаемых, которые мы закрыли, на 24 видим потенциал открытия средних и крупных месторождений. Сейчас в программу «Воспроизводство и использование природных ресурсов» включено 20 полезных ископаемых. В условиях сокращения финансирования выделено семь приоритетных. Планы по их воспроизводству выполняем. Но, на наш взгляд, программа требует пересмотра. Например, по золоту необходима интенсификация работ. Востребованность месторождений по нему высокая, крупных объектов фактически не осталось, а те, которые есть, на тендерах уходят моментально.

– «Росгеология» планирует работать в Крыму?

– В Крыму есть региональные предприятия, они справляются с тем объемом геолого-разведочных работ, которые там планируются.

Экономика геологоразведки

– Самая неразведанная в России территория – арктический шельф. В целом какая обеспеченность запасами нефти и газа в стране?

– Степень изученности арктического шельфа крайне неравномерна и недостаточна. Относительно изученными геофизическими исследованиями являются Баренцево море и южная часть Карского моря. В море Лаптевых и Восточно-Сибирском море плотность геофизических профилей не соответствует даже региональной стадии, поэтому потенциальный прирост ресурсов и запасов сейчас даже оценить сложно. В части газа страна обеспечена на 100 лет вперед. В отношении нефти... С одной стороны, на ближайшие 25 лет все компании нефтью обеспечены, с другой – уже сейчас появляются проблемы с приростом запасов в традиционных районах добычи.

– Сколько ресурсов углеводородов «Росгеология» приращивает ежегодно?

– Около 2 млрд т условного топлива ресурсов низких категорий. Размеры и скорость прироста ресурсной базы соответствуют темпам добычи. Объемы площадной сейсморазведки сделаны значительные, но они требуют заверки поисковым и разведочным бурением, которого сейчас недостаточно, с выходом на запасы. Дефицит этих работ, по нашей оценке, составляет 40%.

– Почему так происходит? Компании не хотят заниматься геологоразведкой?3

– Компании обеспечены запасами, у них нет острой необходимости интенсивно вводить в эксплуатацию месторождения. Но снижение темпов прироста запасов может стать проблемой для всего добывающего комплекса страны уже в ближайшие 5–7 лет. Мы уже даже сейчас наблюдаем дефицит лицензионных участков: крупных объектов нет в принципе, а мелкие или не востребованы рынком, или уходят по очень высокой цене. Это хорошо для бюджета, но плохо для компаний, так как растут их затраты.

Есть и другая проблема. Компании понимают, что для эффективного управления затратами на добычу и сохранения высокой рентабельности бизнеса нужно иметь достаточно ограниченный портфель запасов у себя на балансе. В среднем он должен равняться 10-летнему объему добычи. Если у тебя запасов больше чем на 10 лет, это начинает давить на твои текущие операционные расходы, поскольку ты взял на себя лицензионные обязательства финансировать геолого-разведочные работы. Компания ведь хочет получить уже подготовленное месторождение, положить в копилку и ничего не делать. Но это невыгодно государству, так как изымаются из оборота объекты, которые можно вводить в эксплуатацию, поэтому здесь очень важно найти баланс.

– Что мешает «Росгеологии» заняться разведочным бурением для подтверждения запасов?

– Геолого-разведочные работы состоят из нескольких этапов. Первая стадия – региональная, на которой исследуется геологическое строение территории и выделяются перспективные на нефть и газ участки при помощи сейсморазведочных и гравимагнитных исследований. По результатам закладываются параметрические скважины, которые бурятся для получения информации о глубинном строении недр, выявления возможных зон нефтегазонакопления и их подготовки к поисковым геолого-разведочным работам. На следующей стадии проводится площадная сейсморазведка 3D и бурятся поисковые скважины, итогом являются выявленные и подготовленные ловушки и открытые залежи углеводородов. На заключительной – разведочной – стадии комплексными геофизическими и другими методами в пробуренных скважинах изучается структура месторождения и бурятся разведочные скважины. Госпрограмма воспроизводства минерально-сырьевой базы позволяет «Росгеологии» завершать поисковый этап параметрическим бурением. «Росгеология» является единственным исполнителем работ по параметрическому бурению – холдинг занимает 100% рынка.

По затратам разведочная и поисковая стадии геологоразведки существенно более дорогостоящие, чем региональные работы, куда входит и параметрическое бурение. На проведение поисковой и разведочной геологоразведки требуются дополнительные средства, которые в госпрограмме не предусмотрены. Но этот вопрос стоит перед правительством, и то, что государству потребуется выполнение этих работ, на мой взгляд, очевидно. В настоящее время для открытия новых месторождений нефти и газа необходима организация бурения поисковых и разведочных скважин. Это единственный способ планомерного наращивания ресурсов углеводородов.

– Сколько средств для этого нужно?

– По предварительной оценке, со стороны государства потребуется дополнительно 12–14 млрд руб. в год на поисковое и разведочное бурение.

– А если вместо государственного финансирования привлекать партнеров?

– Модель государственно-частного партнерства (ГЧП) требует законодательного и нормативного регулирования. Сейчас порядок проведения геолого-разведочных работ четко определен: вы либо можете их проводить за счет государства на нераспределенном фонде, либо можете получить лицензию и взять его в работу в соответствии с обязательствами. Но объекты с неподготовленной ресурсной базой интересуют рынок в меньшей степени.

ГЧП работает по следующей схеме: государство подтверждает более высокую ликвидность этого участка собственными инвестициями, ранее сделанными работами и качеством информации об участке. При этом государство гарантированно будет тратить условно 1 руб., а частный инвестор, например, 3 или 5 руб.

– Вы вели переговоры с РФПИ. Такая схема работы обсуждалась?

– РФПИ мог быть одним из вариантов привлечения финансирования. Цель фонда – вложить средства инвесторов на долгосрочную перспективу, потом выйти, зафиксировав определенную доходность. Текущие наши проекты достаточно рискованные, что не подходит РФПИ. Поэтому будем обсуждать проекты в большей степени готовности.

Год минувший и новые планы

– С какими финансовыми показателями закончила прошлый год «Росгеология»? Какие планы на 2018 г.? 

– 2017 год мы оцениваем как достаточно успешный. Компания сработала эффективно, все запланированные показатели выполнены полностью. Холдинг вышел на рекордную рентабельность по чистой прибыли – 4,5%, рентабельность по EBITDA – 15%. Эти показатели сохраним в 2018 г. Выручка в 2017 г. составила около 35 млрд руб., а с учетом активов, которые пока не переданы на баланс, – 38 млрд руб. План на этот год – 41 млрд руб. Соотношение долг/EBITDA стараемся держать на уровне 1,1–1,5. Мы планируем существенно увеличить инвестиции – с 5,4 млрд руб. в 2017 г. до 8,1 млрд в 2018 г. Это необходимо для обновления основных фондов. К сожалению, мы не можем говорить, что в холдинг были консолидированы первоклассные активы, поскольку в основном это предприятия с достаточно изношенным фондом, который требует модернизации.

– А может, не модернизировать, а купить новые? Не рассматривали покупку Eurasia Drilling Company (EDC)?

– Разные варианты рассматриваем. Вы думаете, что у EDC не изношенный фонд? Срок эксплуатации буровой установки на месторождениях твердых полезных ископаемых – семь лет. То есть это срок, когда она работает на тебя, после ты должен уже трудиться на запчасть. Если говорить о сейсморазведочном оборудовании, то сегодня в конкурсной документации заказчики указывают требования к оборудованию – не старше трех лет. То есть каждые три года я должен старое выбросить, новое поставить на баланс.

За последние три года качество оборудования «Росгеологии» улучшилось. Так, раньше износ по отдельным фондам доходил до 87%, а в среднем по холдингу был выше 70%, сегодня – ниже 50%.

– Какой целевой показатель?

– Не превышает 20–24%, что соответствует мировой практике. Например, у Schlumberger – 24%. Возвращаясь к теме EDC – предметно компанию мы не изучали. Вопрос в контрактной базе EDC, состоянии основных фондов и стабильности заказа. Потенциально любая сделка для «Росгеологии» может представлять интерес, если она вписывается в модель холдинга. Регионы нашего стратегического присутствия – это Дальний Восток, Восточная Сибирь, поэтому в прошлом году, например, мы провели работу по приобретению компании «Якутскгеофизика».

Две стороны импортозамещения

– Сильно ли «Росгеология» зависит от зарубежного оборудования?

– Мы используем зарубежное оборудование, но критической зависимости я не вижу. Мы ведем политику по восстановлению наших компетенций в сфере производства оборудования. Если уж мы можем ракету построить и в космос запустить, то и эту задачу решим. Отечественная школа производства оборудования для нефтегазового комплекса всегда была сильной. Спрос на него был, в том числе за рубежом. Но на определенном этапе разрушились научно-производственные связи. Когда научную организацию оторвали от производственных мощностей, производственники побежали в коммерцию снижать себестоимость, увеличивать продажи, но большинство из них не смогло конкурировать с крупными зарубежными компаниями. А научные организации в отрыве от производства приказали долго жить. Мы будем восстанавливать эту цепочку.

Но возникает другой вопрос – нужно ли нам производить все оборудование, которое сейчас закупаем на Западе? Например, сейсмокосы для работ на шельфе производят компании Sercel и Schlumberger. Они покрывают спрос всех сервисных компаний в мире. Мы можем наладить их производство в России, но сможем ли мы обеспечить продажу на зарубежных рынках?

Более остро в России стоит проблема с программным обеспечением (ПО). Сегодня ни один недропользователь на отечественном софте не работает. А это хранение, обработка данных, их моделирование, управление всеми операциями. Если мы когда-либо столкнемся с ограничением эксплуатации ПО, это будет определенным вызовом.

– Насколько серьезен этот вызов? Что произойдет, если, скажем, завтра нам запретят зарубежное ПО? И чем его можно заменить?

– Катастрофы сразу не произойдет. Есть приобретенный продукт, который какое-то время можно будет эксплуатировать, но не будет доступа к техподдержке и новым версиям. В России есть отечественные аналоги ПО. Но это разрозненные программы по обработке полевого материала, моделированию, управлению скважинными операциями. Они, как правило, не интегрированы друг с другом. Наша задача – их как раз объединить на базе единой платформы. Такая работа идет, разработано техническое задание, в этом году оно уже будет запущено в работу. Вопрос создания отечественного ПО решаем с Минприроды, а также компаниями, например «Газпром нефтью», «Росатомом». Проблем с кадрами нет – в России серьезная школа программистов. Авторами большинства зарубежного ПО в начале 1990-х гг. были выходцы из СССР.

– Сколько времени уйдет на создание собственной операционной системы?

– По нашей оценке, около трех лет.

– «Росгеология» может проводить работы от сейсмики до подготовки к добыче. Насколько активна компания на шельфе?

– У нас нет своих буровых платформ, мы не бурим на шельфе. Но все остальное оборудование, необходимое для проведения работ, в том числе инженерно-геологических изысканий под установку буровой платформы, у нас есть. Кроме того, есть опыт привлечения платформ на рынке.

– Рассматриваете их приобретение?

– Мы вопрос прорабатываем. Однако покупка, например, одной буровой неразумна. Но если есть пул заказчиков, это хорошая перспектива. Все зависит от спроса. Надо понимать, что сейчас на рынке технологического бурения объем заказов ограничен. У Китая есть свои подрядчики, а западные компании вряд ли привлекут российскую компанию для таких операций.

– Ввод в эксплуатацию Южно-Киринского месторождения «Газпрома» упирается в проблему отсутствия технологий – нет подводных добычных комплексов. Если бы «Росгеология» была подрядчиком, смогли бы решить эту проблему?

– Готового решения проблемы на данном этапе у нас нет. Но уверен, что при постановке такой задачи оно будет найдено. Мы, например, сегодня ведем геолого-разведочные работы на участках с твердыми полезными ископаемыми по обязательствам перед Международным органом по морскому дну. Работаем на глубине до 4 км под водой. У нас в Геленджике расположен один из ведущих в России центров по разработке комплексов подводного бурения, есть техника и технологии, которые позволяют решать такие задачи. Все зависит от сроков и инвестиций заказчика.

– Сколько судов у «Росгеологии» и какая потребность?

– У нас 24 судна, включая три судна под сейсморазведку 3D и восемь – 2D. В среднесрочной перспективе потенциально можем приобрести еще ряд судов для 2D-сейсмики. С существующим флотом мы еще можем работать на российском рынке, на зарубежном есть ограничения по сроку эксплуатации. Но ситуация не критическая, у нас есть еще 1–2 года на планирование.

– Планируете ли размещать заказы на верфи «Звезда»?

– Ведем переговоры с коллегами о строительстве судов для 2D- и 3D-сейсмики в перспективе. Пока контрактов не заключали. Также ведем переговоры с Объединенной судостроительной корпорацией.

Разведка за границей

– Какие перспективы видите за рубежом?

– Регионы потенциального присутствия – это страны Африки, Юго-Восточной Азии, Ближнего Востока, Латинской Америки. Там нам интересны высокомаржинальные проекты, в первую очередь это морская сейсморазведка в формате 3D. В прошлом году «Росгеология» приобрела уникальное судно «Академик Примаков» (прежнее название – Western Neptune, оборудовано 16 сейсмокосами для проведения 3D-сейсмики). Его работа расписана до конца 2018 г., есть предконтракты на 2019 г. Сейчас оно работает в Марокко, затем планируется переход в Судан. Во второй половине июля 2018 г. НИС «Академик Примаков» начнет исследования на Ленинградском и Нярмейском участках на шельфе Карского моря по заказу «Газпром геологоразведки».

– Сколько стоило судно?

– По условиям контракта не могу раскрывать сумму.

– Тогда сколько в среднем стоят подобные суда на рынке?

– От $50 млн до $70 млн.

– Вы упомянули Латинскую Америку. Но компания там сейчас не очень активно работает.

– Это связано с логистикой. Наша задача – загрузить флот на зимний период с октября по май зарубежными контрактами и успеть вернуть его на российский рынок на летний период. В странах Юго-Восточной Азии работает наше сахалинское предприятие «Дальморнефтегеофизика», на Ближнем Востоке, в Африке, Средиземноморском бассейне – «Севморнефтегеофизика» (база в Мурманске). Идти в Латинскую Америку сложнее и затратнее.

Но если появляются крупные контракты, то мы и там реализуем задачи. Например, в прошлом году работали в Мексиканском заливе, выполняли мультиклиентскую съемку, около 8000 погонных километров 2D-сейсмики.

– Сколько уходит времени, чтобы проделать такой объем работы?

– В среднем судно делает 3500 погонных километров 2D-сейсмики в месяц, «Академик Примаков» выполняет 3D-сейсмики в среднем 60 кв. км в сутки. Это хорошая производительность для судов такого класса. В прошлом году для «Газпрома» делали большой объем работ – около 4000 кв. км 3D-сейсмики на Ферсмановском лицензионном участке Баренцева моря. Завершили работы менее чем за два месяца. Сейчас готовимся участвовать в тендерах в трех странах. Не буду конкретизировать пока в каких.

Еще одно интересное для нас направление – это работа в транзитных зонах. Большая часть суши и частично шельф разведаны, а зона перехода между сушей и морем в последние годы представляет большой интерес для недропользователей. Накопленного опыта работы в транзитных зонах, как у «Росгеологии», в России больше ни у кого нет.

Сейчас находятся в финальной стадии переговоры с Государственной нефтяной компанией Бахрейна на проведение комплекса сейсморазведочных работ в транзитных зонах. Очень серьезный контракт с большим объемом работ. Есть перспективные заказчики в секторе сверхглубокого разведочного бурения, например, в Иране. В сегменте твердых полезных ископаемых это работа в Судане, с которым у нас уже подписан ряд контрактов.

– Сейчас многие компании проявляют интерес к шельфу Средиземного моря, где сделано несколько крупных открытий. Планируете там работать?

– Потенциально интересен шельф Ливана. Опыт работы в Средиземном море есть. В свое время «Севморнефтегеофизика» проводила 2D-сейсморазведку на шельфе Кипра, Ливии, Хорватии. В настоящее время большая часть работ проводится по мультиклиентским контрактам.