Одним из ключевых экономических сдвигов последних двух лет стала девальвация рубля. Если в начале 2014 года курс российской национальной валюты находился на отметке в 30 USD/RUR, то к началу 2016 года он опустился до уровня в 80 USD/RUR. Как изменение внешнеэкономической обстановки отразилось на отечественной нефтяной отрасли и энергетическом секторе в целом? Об этом в интервью порталу RCC рассказал Владимир Милов, в прошлом – замминистра энергетики в российском правительстве, а сегодня – директор Института энергетической политики.
- В последние месяцы в центре внимания СМИ находится падение цен на нефть, которые в январе опустились ниже $30 за баррель. Как вы полагаете, какие факторы движут нефтяные котировки вниз?
- Я не думаю, что нынешний уровень котировок продержится долго. За десятилетие высоких цен на нефть были запущены такие проекты по добыче, которые становятся нерентабельными не только при цене в $30 за баррель, но и при ее более высоком уровне. Речь, в частности, идет о добыче нефти на шельфе, где сворачиваются не только новые инвестиционные проекты, но и старые месторождения, которые уже в значительной степени выработаны: чтобы извлечь оставшиеся в них ресурсы, их необходимо разбуривать, что с неизбежностью потребует дополнительных финансовых затрат, из-за чего нефтяные компании просто бросают работу на этих месторождениях. То же самое происходит и с проектами по добыче на глубоководном шельфе, которые теряют экономическую целесообразность при цене на нефть в $60-80 за баррель. Сворачивание этих проектов приведет к сокращению предложения на мировом рынке, что будет толкать котировки вверх. С другой стороны, на рынок сейчас давит избыток предложения, превышающего спрос, что выражается в забитости складских мощностей. Поэтому какое-то время продержатся относительно низкие цены, однако затем они с неизбежностью будут возрастать, правда, не до $100 за баррель: выход котировок на уровень в $50-60 за баррель позволит нарастить добычу, в первую очередь, на сланцевых месторождениях, для перезапуска которых не потребуются большие дополнительные инвестиции. Поэтому рынок ждут ценовые качели в диапазоне, условно говоря, от $30 до $60 за баррель, сверхвысокие же цены мы вряд ли уже увидим.
- В минувшем июне Международное энергетическое агентство опубликовало прогноз, из которого следует, что в 2015-2020 годах Россия окажется лидером по объемам падения нефтедобычи среди стран, не входящих в ОПЕК. Насколько реалистичным вы полагаете этот сценарий?
- В российском секторе нефтедобычи сейчас сложилась очень непростая ситуация. Номинально в 2015 году был зафиксирован прирост добычи нефти, объем которой достиг 534 млн т (данные ЦДУ ТЭК) – это на 1,4% выше уровня 2014 года. Однако этот прирост был обеспечен усилиями небольших компаний, а не ведущих игроков отрасли. Лидером оказалась «Башнефть», нарастившая добычу на 11,9% (до 19,9% млн т), а также «Татнефть», увеличившая ее на 2,7% (до 27,2 млн т). Лидеры отрасли - «Роснефть» и «Лукойл» - сократили в прошлом году добычу на 0,9% (до 189,2 млн т) и 1,1% (до 85,7 млн т) соответственно. Ненамного лучше обстоят дела и у «Сургутнефтегаза», который увеличил добычу лишь на 0,3% (до 61,6 млн т); прирост был обеспечен за счет якутских месторождений, добыча на которых выросла на 9%. При этом ведущие «дочки» нефтяных мейджоров, работающие в Западной Сибири, в первые 9 месяцев 2015 года снизили добычу, будь то «РН-Юганскнефтегаз» (минус 3,6%), «РН-Самотлорнефтегаз» (минус 4,5%) или «Лукойл-Западная Сибирь» (минус 6,7%). Общее же падение в Ханты-Мансийском автономном округе (ХМАО) - крупнейшем нефтедобывающем регионе России, в 2015 году составило 2,8%. Чтобы переломить эту тенденцию, необходимо инвестировать в разбурирование старых месторождений, которые уже серьезно выработаны. Однако это невыгодно делать в условиях действующего налогового режима, не предполагающего дифференциации ставок для разных месторождений – тех, что относительно недавно были введены в строй, и тех, что перешли в стадию устойчивого падения нефтедобычи. Ситуация усугубляется политикой Минфина, который в целях балансировки федерального бюджета усиливает налоговую нагрузку на нефтяную отрасль. Так, в ноябре была сохранена действующая ставка таможенной пошлины на нефть марки Urals при цене, превышающей $182,5 за тонну, хотя ранее планировалось, что она будет снижена с 42% до 36%. Это, в свою очередь, плохо отразится на экономике старых месторождений. В результате в ближайшие годы спад нефтедобычи только усилится, и его уже будет трудно перекрыть за счет новых проектов.
- Осенью 2015 года компании Shell и Statoil объявили о приостановке разведочных работ на шельфе Арктики из-за их нерентабельности в условиях падающих нефтяных цен. По той же причине российская «Газпром нефть» сейчас сворачивает работы на Долгинском месторождении в Печорском море. В этой связи, насколько реалистичным является возобновление работ на шельфе Арктики в ближайшие годы? И целесообразна ли добыча нефти в Арктике сама по себе?
- Безусловно, при столь низких ценах на нефть разговора о добыче в Арктике быть не может, тем более что даже многие шельфовые проекты, которые реализуются в тропических условиях (например, на глубоководном шельфе Бразилии или в Мексиканском заливе), рентабельны при цене не ниже в $70-80 за баррель. Что уж говорить о добыче в арктических льдах, для которой требуются специально укрепленные платформы и дорогостоящие суда. Здесь, впрочем, стоит отметить, что вопрос о добыче в Арктике – это не столько вопрос нефти, сколько вопрос газа, поскольку на российском шельфе преобладают запасы «голубого топлива». А на газовом рынке цены сегодня падают еще сильнее, чем на нефтяном, в том числе из-за усиливающейся конкуренции среди поставщиков. Что, в свою очередь, может надолго закрыть перспективы освоения Арктики.
- Ряд данных свидетельствует о том, что «Газпром» переживает не самые лучшие времена. Так, в III квартале 2015 года чистый убыток газовой монополии составил 2 млрд руб. При этом у компании падает добыча: за период между 1999 и 2014 годом она упала на 21,2% (с 556,3 до 443,9 млрд куб. м). На кризис указывает и потеря экспортных рынков в дальнем и ближнем зарубежье, а также снижение капитализации: к концу прошлого года она оказалась меньше, чем у сервиса личных водителей Uber. В чем лежит причина этих проблем «Газпрома»?
- Развал финансово-экономической системы «Газпрома» связан, прежде всего, с провалом маркетинговой политики. «Газпром» не в состоянии выстроить ценовую политику, адекватную рынку. Именно поэтому компания переживает фронтальное падение продаж на всех рынках – и в дальнем зарубежье, где поставки между 2008 и 2014 годах сократились на 13,6% (с 184,4 до 159,4 млрд куб. м), и в бывшем СССР, где они за тот же период снизились почти вдвое (с 96,5 до 48,1 млрд куб. м), и непосредственно в самой России, где они упали на четверть (с 287 до 217,2 млрд куб. м). Негибкая ценовая политика стала причиной падения добычи в последние 15 лет, а также нынешнего балансирования компании на грани рентабельности, пусть даже номинальный убыток, зафиксированный в III квартале 2015 года, во многом связан с фактором курсовой разницы. При столь сильном спаде продаж компании тяжело поддерживать прибыльность. Сложившаяся ситуация во многом является следствием инертности мышления, проявляющегося в том числе, в кадровой политике: вдумайтесь только, с 1997 по 2015 год де-факто главным экономистом «Газпрома» была Елена Карпель, в 1990-1991 годах являвшаяся начальником отдела цен Госкомцен СССР. Неудивительно в этой ситуации, что «Газпром» оборонял безнадежно устаревшие долгосрочные контракты в Европе с привязкой к ценам на нефть, при том что параллельно развивался спотовый рынок, на который уходили потребители. Ровно по этой же причине «Газпром» нагнетал цены в бывшем СССР, из-за чего постсоветские республики стали отказываться от российского газа; теперь даже Украина закупает газ в Западной Европе, хотя еще десять лет назад это могло бы показаться фантастикой. «Газпром» распугал потребителей и в России из-за постоянного повышения цен, привязанных к самым дорогим европейским бенчмаркам. Для выхода из этой непростой ситуации компании нужно осознать, что она должна предлагать покупателю газ на конкурентных рыночных условиях. Однако это осознание вряд ли произойдет без разделения всевластной монополии и глубокой перестройки газовой отрасли.
- Согласно данным Росстата, в 2015 году инфляция составила 12,9%, достигнув тем максимального уровня со времен кризиса-2008, когда она была зафиксирована на отметке в 13,3%. Хотя для граждан столь высокая инфляция не является привычной, на российском рынке есть товар, цены на который растут примерно такими же темпами из года в год. Этим товаром является бензин. Чем вызван постоянный рост цен на моторное топливо?
- Лоббисты нефтяной отрасли всегда уверяли потребителей в том, что рост цен на бензин связан с тем, что механизмы его налогообложения (в частности, экспортная пошлина и НДПИ) привязаны к мировым котировкам нефти и что пока цены на «черное золото» растут, цены на нефтепродукты будут расти таким же образом. Однако лакмусовой бумажкой здесь оказался кризис 2008-2009 годов, во время которого в США средние цены на бензин Midgrade, являющегося аналогом российского АИ-95, в пересчете на рубли опускались до 14-15 руб. за литр; в России же минимальный порог цен на моторное топливо тогда же находился на отметке в 21-22 руб. за литр. Ровно ту же самую картину можно увидеть и в ходе нынешнего падения цен на нефть. Это явно указывает на то, что в России в цену бензина заложены не только издержки компаний, но и их оценка покупательной способности граждан. Чтобы убедиться в этом, можно отъехать на 100 км из Москвы и увидеть, что бензин, поставляемый с тех же нефтеперерабатывающих заводов (Ярославского НПЗ, Рязанского НПЗ), стоит на рубль-два дешевле, нежели в столице. Такая разница не может объясняться ни логистикой, ни дифференциацией в оплате труда. Цена на бензин устанавливается в зависимости от верхнего предела покупательной способности жителей региона. Виной тому – олигопольная структура рынка нефтепродуктов, который поделен между несколькими компаниями, разделивших между собой контроль над сферой сбыта на той или иной территории. В ряде субъектов РФ на рынке бензина присутствует не более двух компаний, которые координируют между собой ценовую политику. Из-за этого порядка 30% в цене составляют расходы на розничную реализацию, что в два-три раза превышает совокупные издержки добычи, транспортировки и переработки. А это само по себе является нонсенсом, с которым невозможно столкнуться в развитых странах. Завышенная маржа не дает ценам двигаться в соответствии с ситуацией на рынке: к примеру, сейчас цены на бензин должны опускаться вслед за ценами на нефть, однако из-за картельного сговора этого не происходит. Ликвидировать эту маржу можно только за счет сквозной демонополизации нефтяной отрасли, которая бы охватила и добычу, и переработку, и, особенно, сбыт.
- Одним из немногих секторов российской промышленности, показывающих сегодня рост, является угольная отрасль. Если в 2015 году промышленное производство обвалилось на 3,4%, то добыча угля, наоборот, выросла на 4,5%? Почему угольная промышленность так легко переживает кризис?
- В первую очередь стоит отметить, что мировой угольный рынок является более конкурентным, нежели рынок нефти или газа. Высокая конкуренция является залогом низких цен, благодаря которым, в частности, переход от угольной к газовой электро-генерации происходит медленно в ряде развивающихся стран, в том числе, в Китае, который в 2009-2013 годах более чем удвоил импорт угля, нарастив его со 114 до 267 млн т. В связи со вступлением в силу Парижского соглашения по климату, подписанного в декабре 2015 года, будет постепенно происходить вытеснение угля из мирового энергобаланса, однако в ближайшее время на него еще будет сохраняться высокий спрос. Другой важный фактор благополучия отечественной угольной отрасли – ее эффективная реструктуризация в 1990-е годы. До начала рыночных реформ субсидии угледобывающим предприятиям достигали 3% ВВП, однако после разделения и приватизации они были ликвидированы, отрасль стала прибыльной, а Россия впервые за всю историю РСФСР/РФ вошла в число нетто-экспортеров угля. На сегодняшний день Россия является третьим в мире экспортером угля, уступая лишь Индонезии и Австралии. Это результат не только рыночных реформ, но и того, что в последние 10-15 лет отрасль не попала под национализацию, как это произошло с «нефтянкой», балансирующей сегодня между спадом и стагнацией. Угольная же промышленность осталась частной и конкурентной. Именно поэтому она и переживает кризис не в пример лучше, нежели другие отрасли, находящиеся под бременем неэффективных государственных монополий.
