Глава Росприроднадзора Светлана Радионова рассказала РБК, как изменилось отношение бизнеса к экологии после штрафа «Норникелю» на ₽146 млрд и ужесточения требований ЕС, про экологический антирейтинг и борьбу с «фейковыми» отчетами

— Экологическая повестка была навязана российскому бизнесу европейским регулированием или это неизбежный этап экономического развития?

— Безусловно, наш бизнес [сейчас] об этом громко говорит, так как его подталкивают экономические меры, в том числе скрытый вариант экономического давления (например, планы по вводу трансграничного углеродного налога в ЕС). Но это насущная необходимость. Природа уже не может сама восстанавливаться. Мы заговорили об экологии не рано, а даже с опозданием. Человек должен оставить после себя не только руины. Появился громкий запрос общества на чистый воздух, воду и землю. Он справедлив. Мы слышим и делаем.

— Вы видите изменения в отношении бизнеса к экологии?

— Бизнес проходит стадию понимания. В процесс включатся банки и страховые компании, с которыми мы сейчас достаточно плотно работаем и обсуждаем их клиентский состав и экологические риски. Тогда у нас будет полноценное «зеленое» финансирование и мы начнем пересматривать свои технологии именно в этой части.

Пока компании видят финансирование «зеленых» проектов только как климатических. Но, мне кажется, они не должны ограничиваться вопросами климата — они должны касаться сохранения биоразнообразия и многих других вопросов экологии. Мы будем подталкивать к этому бизнес. Сейчас потихоньку разбираем отрасли (на предмет соответствия экологическим критериям), и они понимают, что мы идем за ними по пятам. В прошлом году благодаря журналистскому сообществу к теме экологии было очень много внимания. Это привело к тому, что бизнес стал ранжировать свои проекты с точки зрения нанесения вреда экологии, больше говорить вдумчиво о «зеленых» инвестициях.

Экология по большому счету является драйвером экономических изменений. Удельный вес экологии будет только расти. Компаниям уже сейчас это надо учитывать.

— Когда появится экологический антирейтинг компаний?

— Все полгода ждут от нас этот рейтинг, который называется «Рейтинг экологической эффективности». Мы его для себя уже составили, внутри себя обсудили и поняли, что это (публикация антирейтинга) достаточно агрессивная вещь, которая без нормального обсуждения не может закончиться ничем [хорошим].

К бизнесу необходимо относиться бережно. Можно его контролировать, направлять и даже консультировать, но убивать бизнес нет никакого смысла. И такого желания ни у кого нет. Наоборот, есть необходимость поддерживать бизнес, потому что там работают люди и так живет государство.

В середине марта мы попросим бизнес собраться — всех пригласим за стол переговоров. Сейчас выбираем площадку, например РСПП или «Деловой России», на которой обсудим методологию в этом рейтинге. Наверное, тоже будет гнев и отрицание, нас поправят. Дадим возможность компаниям самостоятельно предоставить сведения о том, что они делают для повышения экологической эффективности. Как только мы это обсудим и получим первые отзывы от бизнеса, к маю-июню будем готовы опубликовать этот рейтинг. Если нас не услышат и не придут, посчитав, что на это не нужно тратить время, это тоже будет ответом.

— Попадание в рейтинг может принести урон бизнесу?

— Задача антирейтинга — стимулировать оттуда выйти. Любая негативная информация о бизнесе — это неприятно и как минимум несет имиджевый урон. Такие антирейтинги составляются не для того, чтобы просто расставить компании по местам, а для того, чтобы сподвигнуть их вообще туда не попадать. Мы должны говорить о проблемах и о том, к чему нужно стремиться.

— В августе 2021 года вы заявили, что у многих компаний «фейковая» ESG-отчетность. Можете привести конкретные примеры?

— Я верю фактам и своим глазам. Возьмите ESG-отчет почти любой компании и посмотрите, что в нем содержится. Это некая декларация о намерениях. Есть ряд компаний, с которыми мы встречались, у них очень серьезная социальная политика, но как будто они только очнулись и начали говорить про экологические проекты. Компании занимаются экономической эффективностью и снижением энергозатрат. Но вещей, которые делаются для экологии, для восстановления какого-то ресурса планеты, — мизер. Максимум, что они делают, — это выпускают мальков, потому что наши коллеги из Росрыболовства заставляют их. Но и это тоже шаг навстречу экологии.

По сути, ESG-повестка ограничивается тем, что компании назначают людей, ответственных за экологию, вводят специальных членов совета директоров и разрабатывают какую-то политику. И все. А что по итогу сделано на конкретном промышленном предприятии? Ничего не изменилось. Мы находим большое количество нарушений у всех и выписываем штрафы. Не хочу приводить пример «Норильского никеля», потому что у нас закончился с ними спор [из-за разлива дизтоплива под Норильском] и чтобы это не выглядело как позднее сведение счетов. Ни одна компания не может претендовать на «зеленую пальмовую ветвь». Я не видела образцовых отчетов.

— Насколько создание ESG-альянса, с которым у вас недавно была встреча, может упорядочить работу компаний в сфере экологии?

— Это одно из больших сообществ, где бизнес обсуждает экологическую повестку. Таких площадок много. Например, в РСПП есть ESG-комитет со своей методикой оценки экологических проектов и отдельным рейтингом, они многих даже наградили. Наверное, есть за что. Но только жителям Челябинска или Красноярска это неведомо.

Мы, как регулятор, можем только приветствовать то, что бизнес создает площадки для общения. Но Росприроднадзор работает уже 18 лет, и только, наверное, в прошлом году нас всерьез стали замечать. Например, пригласила для диалога «Деловая Россия». Не с нашими инспекторами, когда мы уже стучимся в ворота, а сейчас поговорить с нами о том, что можно сделать, чтобы улучшить экологическую обстановку. Они пришли с просьбой обеспечить консультирование на ранних стадиях проекта или даже на предпроектной стадии. Понятно, что они хотят потратить меньше денег и больше заработать. Мы все заинтересованы, чтобы они были успешными и богатыми. А они хотят от нас двух вещей: предсказуемости и понятности. Если мы эти две вещи обеспечим, будет большая синергия.

Мы договорились с «Деловой Россией», что они покажут нам проекты, наши подведомственные организации их посмотрят и объяснят, что нужно переделать. Мы можем сказать, где можно сделать проще и дешевле, но экологичнее. Это касается и старых площадок — их нужно реновировать. Если вы этого не делаете, то через два года все равно будут штрафы. Тогда уже не надо будет искать плохого контролера — диалог должен быть до этого, а не после. Когда я прихожу на предприятие и нахожу, условно, 500 нарушений, предприятие не согласно с 300 из них. Я говорю: коллеги, вы правда считаете, что даже те 200 нарушений, с которыми вы безоговорочно согласны, — это мало? У вас же огромная служба экологического контроля. Таких примеров множество.

— На международном саммите по климату в Глазго в прошлом году российская делегация делала большую ставку на лесные проекты. Наши леса действительно несправедливо оцениваются по уровню поглощения выбросов?

— У нас огромная территория, которая позволяет быть экологическим донором при правильном поведении. Поглощающая способность наших лесов действительно считается несправедливо. Но лесохозяйственная деятельность нуждается в регулировании и большей прозрачности, и, конечно, очень нужны лесоклиматические проекты. Тогда будет легче доказывать их поглощающую способность [на международном уровне].

Я также знаю, что мои коллеги из Минэнерго и Минэкономразвития не предусматривают тот факт, что наши предприятия не будут снижать выбросы. Даже при таком количестве лесов снижение выбросов — это очень важно. Мы же еще и о своих людях должны думать.

— Какой самый чистый регион в России?

— Горный Алтай. Там есть один объект накопленного вреда — Акташский ртутный завод. Если в рамках федерального проекта «Генеральная уборка» этот объект ликвидируют, это будет абсолютно чистый регион. Тогда по нашей части там останется одна большая проблема — сохранение биоразнообразия и возможности давать местному населению заниматься традиционными видами хозяйствования.

Население Горного Алтая — чуть больше 200 тыс. человек. В прошлом году к ним приехали 2 млн туристов. Регион и бизнес рады такому количеству туристов, развитие внутреннего туризма — это хорошо, мы это очень сильно поддерживаем. Но они не платят там ни налоги, ни за вывоз мусора. Местные власти не думали, что из-за этого у них появится проблема с вывозом отходов, на это не была рассчитана региональная территориальная схема и объекты утилизации.

— Кого вы считаете наибольшим промышленным загрязнителем? Какой регион самый «грязный»?

— При оценке уровня загрязнения мы отдельно рассматриваем воздух, воду и почву. Согласно статистике, по уровню загрязнения воздуха в лидерах Красноярский край с Норильском. Общий объем выбросов в атмосферу там — 1,8 млн т в год (11% выбросов по России), или 30 тыс. вагонов. Это только учтенные инвентаризованные объекты. Но, по нашему мнению, инвентаризация и методы расчета не совсем корректны. В Череповце уровень выбросов в атмосферу 280 тыс. т (1,7% выбросов по России). Замыкает тройку антилидеров Новокузнецк — 278 тыс. т (1,6%).

Если оценивать ситуацию по количеству произведенных расчетов размера вреда, анализируя ситуацию за 2020–2022 годы, то наиболее загрязненными территориями являются Ханты-Мансийский АО, Краснодарский и Приморский края. Далее следуют Астраханская и Ярославская области, Забайкальский край, Иркутская область и Красноярский край.

По уровню загрязнения воды в каждом регионе своя особенность. Есть проблемы на побережье Волги, где стоят крупные водоканалы, на Дону и на Ангаре. Фактически уже второй год подряд идет рейд по рекам, из-за пандемии мы немного сдвигаемся. Я дважды встречалась с министром строительства Иреком Файзуллиным, мы договорились о том, чтобы синхронизировать наши действия и их программу по обновлению инфраструктуры — все, что касается очистных сооружений, потому что это большая проблема.

Отдельная большая проблема — морские акватории и порты, в первую очередь на Дальнем Востоке. Мы считаем, что в портах должен быть единый экологический оператор, который будет наводить там порядок и за это отвечать. Пусть это делает «Росморпорт» или кто-то еще. Мы не можем смотреть, как плывет гора мусора, и выяснять, кто это сделал, и бегать за каждым. Так никогда никого не поймать. Вызывают опасения отходы, которые образуются на судне, и так называемые подсланевые воды (образуются в машинных отделениях судов в результате конденсации паров воды и утечек масел, топлива и других нефтепродуктов из силовых установок). Например, мы даже не понимаем, куда их сливают маломерные суда на озерах. Этим вопросом раньше никто не задавался.

Иногда промышленники считают, что выделенные им земли как земли промышленности можно загрязнять, и они не учитываются методиками расчета. Бывают нарушения, допущенные сельхозпредприятиями, бывают — промышленниками. Сейчас у нас идет большой диалог с ними в Сибирском федеральном округе и на Дальнем Востоке. Уральский кластер и Сибирский федеральный округ — абсолютные лидеры по промышленным отходам. На СФО приходится 58% всех промышленных отходов. Есть достаточно серьезные проблемы и на Кузбассе, где идет промышленная добыча угля.

— Крупнейшими загрязнителями остаются нефтяные компании?

— Когда говорят про климат, то под загрязнителями подразумевают нефтяные компании, так как в первую очередь в голову приходит мысль об авариях, которые приводят к возникновению разлива нефти. В 2020 году было зафиксировано 49 таких случаев. В 2021 году их количество составило уже 32 аварийные ситуации.

Что касается добычи, переработки и транспортировки нефти, то наш нефтегазовый сектор соответствует самым высоким мировым стандартам и по добыче, и по переработке, и по транспортировке нефти. У нефтяников есть хороший пример 100-процентной утилизации попутного нефтяного газа (ПНГ). За последние 15 лет мы установили норматив, они научились утилизировать и рационально использовать, вовлекая в оборот. Компании добывают из ПНГ электричество и по большому счету содержат на нем свои кустовые площадки на месторождениях. Они всерьез обсуждают обратную закачку в пласт СО2. Сейчас у нас и Роснедр идет большая работа по этому поводу.

ПНГ состоит из метана, который есть и на угольных шахтах. Это как минимум такой же парниковый газ, и если он не будет утилизироваться, то станет еще и загрязняющим веществом. Но мы не видели ни одной программы по улавливанию метана как парникового газа. Я не верю в то, что нет такой технологии утилизации. Просто никто никогда не думал об этом. Роснедра и Росприроднадзор ведут большой проект по утилизации метана, мы обсуждаем это на площадках научно-технического совета, и я думаю, этим также будет заниматься и Минэнерго с участием бизнес-сообщества. Сейчас на примере шахты «Листвяжная», где произошла трагедия в конце 2021 года, разбираемся, как они учитывали метан и сколько его там было. Получается, что если одну отрасль (нефтяную) мы все время нагружали экологическими требованиями, то другая отрасль (угольная), будучи в ситуации выживания, не могла им соответствовать по экономическим причинам.

Нефтяники многое научились делать. Но их инфраструктура на больших расстояниях постоянно приносит какие-то проблемы. Промысловые трубопроводы в Коми, ХМАО и ЯНАО — наша головная боль, особенно в паводковый период. У многих компаний межпромысловые трубопроводы 1970-х годов. Достаточно вспомнить несколько аварий, в результате которых был нанесен существенный ущерб окружающей среде.

Крупнейшие аварии 2021 года

6 марта вблизи Нижневартовска произошла авария на подводном трубопроводе «Запсибтрансгаза» (дочка «Сибура»), из-за которой загорелась широкая фракция легких углеводородов (ШФЛУ) на акватории реки Обь. По оценке Росприроднадзора, размер вреда, причиненного водному объекту, составил 252,34 млн руб., атмосферному воздуху — 31,65 млн руб. «Сибур» оплатил штраф на 284 млн руб.

В мае на Ошском месторождении «ЛУКОЙЛ-Севернефтегаз» в Коми произошла утечка нефтесодержащей жидкости по рельефу местности и в реку Колва. Ущерб водным объектам был оценен в 374,19 млн руб., почве — в 130 млн руб. ЛУКОЙЛ также компенсировал этот ущерб в добровольном порядке.

В августе в морском терминале «Каспийского трубопроводного консорциума-Р» в результате аварии произошел разлив сырой нефти из ВПУ-1 в акваторию Черного моря во время погрузки на танкер Minerva Symphony. По подсчетам Росприроднадзора, в водный объект попало около 400 т нефти. Компании предъявлен штраф на 4,48 млрд руб.

Необходима программа модернизации трубопроводов. У нас были сложные истории, например с «ЛУКОЙЛ-Коми». Но у них совершенно другое качество нефти и самих объектов, сложная инфраструктура и логистика. Однако они тоже заинтересованы [в модернизации инфраструктуры]. Об этом думают и многие другие предприятия, это является неотъемлемой частью экономики. Недавно один из нефтяников мне сказал очень интересную фразу: «Мы поняли, что Россия — это не вахтовый поселок. В другие места можно приехать и уехать, а здесь мы навсегда».

— Российские металлургические компании начали выделять предприятия с большим углеродным следом или даже продавать их. Например, «Северсталь» продала «Воркутауголь», а UC Rusal и Evraz выделяют угольные и другие активы с большим углеродным следом в отдельные структуры. Насколько в этом есть плюс для экологии?

— «Минус» экологии, затрат на нее — «плюс» бизнесу? Здесь абсолютно точно нет никакого плюса для экологии, а для компаний есть. Но я надеюсь, что у нас появятся основания требовать от таких компаний, как UC Rusal, Evraz или «Северсталь», перераспределять деньги внутри группы на экологические программы, если они будут получать высокую маржинальность как более «зеленые» предприятия. Когда компании должны поддерживать и те свои активы, которые не приносят такой прибыли.

Я не поддерживаю подход, при котором компании выделяют более «грязные» активы в отдельные структуры, а потом просят у государства дотации на поддержание их жизнедеятельности, иначе это будет брошено и останется без хозяина. «Усольский» закон (об экологической ответственности промышленных предприятий) был принят именно для таких случаев. Я категорически против бездумной переброски активов, а особенно — отчуждения площадок накопления отходов. Повсеместны случаи, когда объекты размещения отходов и горные отвалы отчуждаются, выводятся за контуры предприятия и передаются какой-нибудь компании-однодневке с уставным капиталом 10 тыс. руб.

— Нужно ли в России вводить аналог трансграничного углеродного налога ЕС, из-за которого российские компании-экспортеры занялись трансформацией своих активов?

— Насколько я знаю, компании выступают за введение углеродного налога в России. Мне тут сложно дискутировать, потому что это тема Минэкономразвития, а не Росприроднадзора. Но я лично считаю, что, если мы введем такой налог, это будет честно.

Я хорошо помню четырехсторонние соглашения с нефтяниками (в 2011 году компании обязались модернизировать свои НПЗ, а затем обеспечить достаточное производство топлива и предложение на внутренний рынок) и как переходили на бензин Евро-5. Если нет внутри отрасли договоренности, зачем тогда это делать? Иначе экспортеры будут сокращать выбросы и следить за углеродным следом, а те компании, кто пока не поставляет продукцию в Европу, могут ничего не делать и тянуть нас всех вниз.

— Вы приводили «Норникель» в качестве примера компании, которая раньше не очень следила за экологией. После присуждения штрафа в 146 млрд руб. эта компания взяла на себя обязательства потратить более 80 млрд руб. на экологические проекты. «Норникель» реабилитировался и стал более серьезно относиться к экологии?

— НТЭК, которая принесла компании убыток, прозвучавший на всю Россию, — это не основной актив «Норникеля», а вспомогательное производство. В профиле рисков оно у них никак не значилось, о чем представители компании сами рассказали у нас на научно-техническом совете. По их словам, они вообще не считали состояние активов НТЭК экологической проблемой.

Я пока не видела у «Норникеля» проделанного полноценного экологического аудита активов, который бы они обсудили с нами, верификации своих объектов и пошаговой стратегии [по улучшению ситуации]. Может быть, нам это не показали — они не обязаны это делать. Полноценный аудит и инвентаризация им точно не помешают. А вот их финансовая отчетность и ESG-отчетность — публична, так как это требование иностранных инвесторов. Это несколько другое. В прошлом году они активно на всех площадках говорили о том, что у них есть такая проблема [c экологией], они ее видят и планируют решать. Они рассказывали про свой «Серный проект» (предполагает утилизацию диоксида серы). Мы следим за этим проектом, начинаем на нем соответствующий экологический надзор. Им есть чем заниматься по улучшению производства, и мы готовы обсуждать только реальные шаги.

— Штраф «Норникеля» повлиял на отношение других крупных компаний к экологической ответственности?

— В вертикально интегрированных компаниях многие руководители достаточно серьезного уровня на местах считают, что лишь бы об их проблемах не узнали в центре, а они тут сами как-нибудь разберутся. Это можно решать разными способами, если говорить об административных — введение наказания в виде дисквалификации. Очень действенный метод. Вторая проблема — внутренние привычки компании. Неповоротливость, которая описывается одной фразой: мы так делали всегда. Эта сказочная фраза должна навсегда уйти из обихода.

Тот, кто работает лучше, чем инспекторский состав Росприроднадзора, который пришел на проверку, получит от нас грамоту просто за это стремление. Очень часто финансирование направляется на текущие задачи, а вопросы экологии откладываются. Мы действуем в помощь инженерному составу компании, потому что мы стали стоить больших денег, и лучше сейчас потратиться и что-то сделать, чем потом платить штраф. Зачастую речь идет о серьезных капиталовложениях. Например, новые очистные сооружения стоят миллиарды рублей.

— Бизнес стал в них больше вкладываться?

— Потихоньку мы к этому идем. Я вижу это по проектам, которые предоставляются на экологическую экспертизу. Стало больше проектироваться тех же очистных сооружений. Но я не могу сказать, что ситуация по строительству таких объектов кардинально изменилась. Пока у бизнеса идет переосмысление того, что экологическая повестка — это не компанейщина прошлого года, а навсегда. Наверное, этот год будет знаковым. Если к концу года не увидим изменений в отношении компаний, то, значит, мы плохо поработали.

— Губернатор Красноярского края Александр Усс предлагал большую часть денег от штрафа «Норникеля» потратить на строительство метро в Красноярске. Целесообразно ли это?

— Не вижу экологической эффективности от строительства метро. Этот проект поддержан не как экологический, а как инфраструктурный. Если говорить про экологию, то губернатор точно должен понимать, что для региона экологическая повестка входит в топ-3 нужд края. Кроме того, это самый активный регион в плане вовлечения активистов в экоповестку.

С недавних пор платежи по экологическим штрафам стали «окрашенными», то есть они могут направляться только на экологические проекты. Значит, можно тратить их системно. Мы были бы очень «за», если бы эти деньги [от штрафа «Норникеля»] были потрачены, например, на массированное строительство очистных сооружений повсюду, особенно на наших морских побережьях. Мы хотим иметь хотя бы одно чистое [морское] побережье и реки тоже, а желательно — все.

— Вы неоднократно выступали за рост экологических штрафов. Когда будет внесено такое предложение? Спецпредставитель президента Сергей Иванов говорил, что штрафы должны быть «эскалирующими» — повторное нарушение обходилось бы дороже.

— Повторное нарушение должно караться больше, потому что это злостное нарушение. Если после проверки одного из подразделений большой компании аналогичные нарушения обнаруживаются у ее другого подразделения, это должно сильнее караться. Иначе мы должны все подразделения проверить?

Сумма экологических штрафов постепенно увеличивается. Недавно были внесены поправки в КоАП, например по дистанционному мониторингу. Но кардинального изменения в этой части не произошло, даже статья 19.5 о неисполнении законных требований контролеров пока не поменялась. Нас сдерживает переработка КоАП как такового. Надеюсь, что новая Дума выступит мощно и бизнес тоже предложит повысить штрафы, доказав, что не собирается нарушать требования. Иначе все разговоры о том, что компании заинтересованы в экологии, придется немного скорректировать. Сложно будет выступать в качестве защитников экологии, когда действий ноль. Люди все видят. Не только контролеры.

— В конце января вы встречались с представителями КТК по поводу разлива нефти под Новороссийском, но договориться не удалось. Теперь вам придется идти в суд?

— Я посчитала, что этот вопрос важен для государства и для экологии, поэтому я там участвовала сама, и наш центральный аппарат был представлен на высоком уровне. А со стороны КТК приехали хорошие специалисты, не принимающие решения, — рассказать нам, что мы не правы. Но мы и так понимаем позицию компании. Они не представили ни расчетов, ни бумаг, подтверждающих их выводы. По сути, коллеги не пришли с какой-либо конкретикой.

Мы уже пять месяцев ждем ответов от компании. Я думаю, что мы закончим это общение в суде. Для нас это вопрос важный, потому что он касается загрязнения морских акваторий. И сумма там немаленькая (Росприроднадзор оценивает ущерб почти в 4,5 млрд руб.). Не ждите больше «норильских» штрафов. Это, слава богу, единичное событие на территории нашей страны!

— Жители Москвы неоднократно жаловались на неприятный запах, подозревая в этом Курьяновские очистные сооружения. Есть ли механизм контроля таких нарушений, особенно в ночное время?

— Мы можем работать только в рабочее время. Но круглосуточно работают наши передвижные лаборатории для замеров воздуха. Но органолептические моменты, связанные с запахом, зачастую не нормируются. А предельно допустимые концентрации (ПДК) и границы санитарно-защитных зон в городе определяет Роспотребнадзор.

Город пришел к большинству промышленных объектов, включая эти очистные сооружения. При этом Москва очень серьезно относится к экологии и проводит крупнейшую программу модернизации очистных сооружений на территории России. Я часто хожу пешком по набережной Москвы-реки и, если вижу какие-то нарушения, сообщаю коллегам из московского правительства, хотя это не наш вид надзора. От них всегда есть оперативная реакция — не из-за того, что нарушения обнаруживаю я, а потому, что у них действительно такой посыл от Сергея Семеновича Собянина. Наверное, из всех глав субъектов он самый ответственный природопользователь в нашей стране.

— Когда-то в загрязнениях подозревали и Московский НПЗ, принадлежащий «Газпром нефти». Улучшилась ли там ситуация после модернизации?

— Компания «Газпром нефть» крайне последовательно ведет программу модернизации на перерабатывающих активах, я знаю, как настроено ее руководство. Московский НПЗ уже вложил огромные деньги и точно будет в списке лидеров по этой части. В первый раз я там оказалась в 2010-м и увидела старое и изношенное производство. Сейчас это совершенно другое предприятие. За 12 лет компания достигла серьезных изменений: появилась нефтеналивная эстакада, герметичный налив, новые цеха, и были модернизированы перерабатывающие установки. На Омском НПЗ [«Газпром нефти»] будет строиться большой объект — установка грануляции серы. Это тоже не планы на бумаге, там уже все запроектировано, выбраны подрядчики. Это будет хороший объект, значительно улучшающий экологическую ситуацию. Я редко кого так поддерживаю. Но если есть о ком-то сказать что-то хорошее, мы обязательно это делаем.

— Еще один проблемный объект — завод «Москокс» в Видном, принадлежащий «Мечелу». Вице-премьер Виктория Абрамченко поручила Росприроднадзору и Минприроды проверить там экологическую ситуацию. В компании утверждают, что уже приняли меры по сокращению запахов, инвестировав 1 млрд руб., и закупили четыре поста постоянного экологического мониторинга.

— Многие жители Видного видят в нас спасение. Ежедневно мы получаем десятки обращений граждан по «Москоксу» в территориальные органы и в центральный аппарат. Есть и защитники «Москокса», которые нам пишут. Они считают, что там все хорошо.

Это предприятие имеет одну из самых древнейших технологий, на нем не было никакой модернизации. И оно находится в зоне жилой застройки. Другие подобные предприятия на территории Москвы и области уже закрыты. Собственникам надо думать, что они с ним будут дальше делать. Там надо менять всю технологию. «Москокс» был планово убыточным долгое время, сейчас конъюнктура рынка поменялась, и он стал приносить собственникам доход.

Мы будем пытаться остановить это производство при наличии оснований, если вдруг не появятся новые сведения об их технологическом перевооружении. Мы по этому поводу уже обратились в суд. Я считаю, что предприятие при сегодняшнем развитии функционировать на территории города Видное может очень условно. Буквально несколько дней назад Черемушкинский районный суд Москвы признал виновным завод «Москокс» в загрязнении атмосферного воздуха. Предприятие обязано выплатить штраф в размере 540 тыс. руб. и устранить нарушения.

— Какое количество несанкционированных свалок насчитывает статистика Росприроднадзора? Сколько удается устранять каждый год?

— Свалки — боль городов. В государственном реестре объектов размещения отходов (ГРОРО) содержится информация о 1019 объектах, принимающих твердые коммунальные отходы. Незаконно эксплуатируется дополнительно 579 свалок, которые входят в территориальные схемы. Еще есть 3475 различных свалок, которые не эксплуатируются. Мы по крайней мере на это надеемся. Есть и достаточно большое количество одномоментно появляющихся и исчезающих свалок — это навал мусора больше 2 куб. м. Субъекты все время убирают примерно столько таких свалок, сколько их появляется. Инфраструктуру, конечно, строить и строить.

В 2020 году в России насчитывалось почти 13,5 тыс. свалок, ликвидировано больше 12 тыс. Свалки выявляются, ликвидируются и растут снова. Это непрекращающийся процесс, к сожалению. Фактическая площадь свалок неизвестна, соответствующая официальная отчетность отсутствует. Для ее определения необходимо проведение маркшейдерских и (или) геодезических замеров по каждому объекту.

Почти все территориальные схемы нуждаются в пересмотре или обновлении, сейчас этот процесс идет. Мы видим проблемы с вывозом отходов в Краснодарском крае из-за миллионов туристов, которые туда приезжают ежегодно. Я не буду комментировать все проблемы Петербурга, Якутии, Иркутска, Ингушетии, Дагестана, но они службе известны. Через суды пытаемся закрыть объекты, на которые вывозится все подряд, понуждать субъекты вводить новые мощности.

Мы отправили большой обзор по отходам в Министерство природных ресурсов и «Российскому экологическому оператору». Сейчас разбираем ситуацию по федеральным округам. Проблемы со свалками у нас везде. У нас большая проблема с нерегулируемым строительным мусором. Мы до сих пор не понимаем, как заканчивают жизнь медицинские отходы. Куда они направляются после формальной процедуры очистки — автоклавирования? Но зато с опасными отходами I–II класса ситуация понятная — с 1 марта будет единый оператор, отвечающий за них. Есть много противников изменений, которые этот бизнес обслуживают, и уже испугались прихода нового игрока. В России ведь сначала все всегда против, а потом выясняется, что бояться было нечего. Через два года запланировано ввести в эксплуатацию до семи производственно-технических комплексов по обработке, утилизации и обезвреживанию отходов I и II классов опасности. Таким образом, до 65% таких отходов будет обезврежено.

— Производители и продавцы батареек, которые относятся к опасными отходам I–II класса, заявили, что появление единого оператора может привести к росту цен и снижению уровня переработки.

— Я не понимаю, на чем основано это беспокойство. Мне кто-то пытался доказать, что из-за новых правил мы не сможем собирать батарейки в магазинах и люди будут просто их выбрасывать. На самом деле кардинально ничего не поменяется. Компании и предприниматели, которые собирают у населения батарейки и отправляют их на переработку, должны до 1 марта зарегистрироваться на платформе учета отходов I и II класса и продолжать деятельность. Если у вас есть мощности для этого, просто покажите их.

Основная проблема утилизации отходов в рамках расширенной ответственности производителей (РОП) в том, что ассоциации, объединяющие крупные компании, утверждают, что самостоятельно занимаются утилизацией, но не могут это доказать. Мы попросили их об этом. Та ассоциация, которая громче всех заявляла об этом, сказала, что не сдает отчеты об утилизации, ее члены сами об этом должны отчитываться. Тогда я вообще не понимаю, зачем она нужна.

Недавно мы выиграли апелляцию против корейского гиганта Samsung из-за фейковой утилизации отходов. А ведь это компания с мировым именем, которая выбрала фиктивного утилизатора. Мы им насчитаем обязательства по РОП. РОП обязательно должна быть. Важно, чтобы отходы нашли применение и были обратно пущены в оборот. Даже если мы построим 100 сортировок отходов, мы не сможем их всех складировать.