За последние два года цены на удобрения рухнули до минимального уровня, химикам приходится реструктурировать активы и переносить сроки запуска крупнейших проектов. В то же время российские компании выигрывают от девальвации рубля. Об оптимальном курсе валюты, целях роста производства в кризис и воспитании преемников “Ъ” рассказал владелец «Акрона» ВЯЧЕСЛАВ КАНТОР.
— Недавно вы продали свой китайский завод «Хунжи Акрон» местному инвестору. Это оказалась удачная сделка? Оправдал ли актив себя?
— Этот опыт исчерпал себя, и мы решили его закончить. Завод приобретался около 20 лет назад, когда индокитайский рынок был очень сильным. Контрольный пакет мы тогда купили за $15 млн, полученные дивиденды с лихвой перекрыли все затраты и инвестиции. Но за эти годы китайский рынок полностью изменился. Если раньше наши марки NPK для Китая были премиальными, то в последнее время уже никакой премии не было в связи с очень высокой конкуренцией. Многие международные компании ушли из Китая, мы, видимо, сделали это последними, но сохранили там дистрибуторскую сеть и собираемся ее наращивать. Это правильный тренд: убрать из холдинга низкодоходные производственные активы, но расширить высокоэффективную торговую сеть. Сейчас Китай приносит 10% выручки нашим российским заводам, в этой части изменений нет.
— На рынке утверждали, что вы продали компанию фактически за долги…
— За символическую цену. У компании были кредиты, и обслуживать их будет новый собственник. Мы списали около $100 млн кредиторской задолженности. Но производственный актив остался должен торговой сети. И мы договорились, что все долги перед нами будут погашены.
— Продажа завода означает, что вы отказались от зарубежных активов или возможны новые покупки?
— Мы рассматриваем такие возможности. В первую очередь это связано с синергией c российскими активами. У нас есть избыток сырья — фосфорного, апатитового концентрата и около миллиона тонн свободного аммиака. Так что, если будет достойное предложение на актив за границей в хорошем состоянии, мы с удовольствием его рассмотрим.
— О каком регионе может идти речь?
— Любой рынок может быть интересным, все зависит от цены предложения. Возможна самая широкая география — от Индии до Бразилии. И Европа не исключается. Может, за исключением Африки. Там нет интересных активов в принципе, но есть хороший совершенно неосвоенный рынок сбыта.
— ВЭБ собирается продавать пакет в вашей структуре — Верхнекамской калийной компании, которая владеет лицензией на Талицкий калийный участок. Будете его выкупать?
— Вопрос целиком определяется ценой. Если это будет выгодно, мы рассмотрим его. Принципиальной задачи нет.
— Вам было бы интересно привлечь в проект стороннего инвестора?
— Калий остается высокорентабельным бизнесом в России, несмотря на драматическое падение цен на внешнем рынке, но испытывает большое давление новостроек. Крупные мощности собирается вводить «Еврохим», «Уралкалий» тоже будет наращивать производство. Мы собираемся запустить завод на 2,6 млн тонн. Все это может негативно сказаться на ценах. Поэтому решение по вхождению нового партнера будет целиком зависеть от качества его предложения.
С другой стороны, мы поднимали во время разговора с президентом вопрос о недостаточной практике проектного финансирования в России. Банки, продавая нам финансовые ресурсы, берут абсолютно обычную, стандартную комиссию. В этой ситуации, когда банки не делят с нами ответственность и риски, мы можем хорошие проекты делать только последовательно. Один завершили, нарастили прибыль. Можем себе что-то еще позволить. А если бы было проектное финансирование, то процессы шли бы параллельно.
— По Талицкому участку вы ведь исходно пытались организовать проектное финансирование?
— Не только пытались, но и наверняка организуем. Это вопрос времени. Проблема в том, что государственной стратегии на этот счет нет. Мы не смогли убедить банки, что проектное финансирование — благо для страны. И были вынуждены начать собственные поиски. Теперь мы хотим получить не квази, а настоящее проектное финансирование с разделением рисков. Мы любим длинные проекты: СЗФК, «Аммиак-4», «редкие земли». Мы ввязываемся в эти истории с удовольствием. Но Талицкий — самый объемный из всех наших проектов. Он уже проинвестирован на $1 млрд, осталось вложить еще $1,5 млрд. Сейчас наша задача — структурировать этот будущий capex как проектное долговое финансирование.
— Кто может в нем участвовать?
— Консорциум банков. Сейчас основным российским партнером у нас является Сбербанк.
— Многие компании, чтобы поддержать упавшие за последние два года цены, сокращают производство. А вы наращиваете, запустили новый агрегат по аммиаку. Разве нет падения спроса?
— Нет, благодаря специфике нашей продуктовой линейки. Она минимально зависит от конъюнктуры рынка. Если мы наращиваем производство какого-то продукта, то очень пристально следим за тем, чтобы это было ликвидно. Сейчас проекты сворачивают те, у кого они на стадии гринфилда. И это является главным признаком того, что цены пойдут вверх. Мы не начинаем ничего нового, а завершаем то, что было, то есть выходим из инвестиционного цикла. Поэтому мы абсолютно с оптимизмом смотрим в будущее. На рынке уже появились первые признаки оживления. За кризисом всегда возникает подъем. И все процессы сейчас ускоряются, длительные спады и длительные подъемы уходят в прошлое. Динамика становится более выразительной.
— Какие у вас сейчас основные рынки сбыта? Куда поставлять наиболее выгодно?
— Самый большой рынок — Россия, затем идет Китай и далее Латинская Америка. География поставок очень широкая, 60 стран.
— За полгода вы увеличили производство в РФ на 9%. При таких темпах на какие объемы можно рассчитывать по итогам года?
— Даже с выпадением «Хунжи Акрона» наши объемы производства будут не ниже 2015 года с учетом ввода новой установки аммиака. Финансовые показатели прогнозировать труднее, они будут зависеть от цен. В любом случае мы уверены, что все продажи будут рентабельными.
— На запуск новой установки «Аммиак-4» в Новгороде приезжал президент Владимир Путин, и многим показалось, что на совещании у вас возникло недопонимание, если не разногласия. Зачем вы цитировали Маркса и поняли ли вас в итоге чиновники?
— Вот вы спрашиваете, зачем нужна была цитата Карла Маркса, и Владимир Владимирович тоже спросил. Я достаточно опытный докладчик и знаю, как разбудить аудиторию. Эффект Карла Маркса сработал. Все проснулись и начали слушать внимательно. Владимир Владимирович вообще благодарный слушатель, с ним всегда приятно вести диалог, потому что он этот диалог допускает. С ним можно вступить в полемику, и, если у тебя есть точка зрения, она всегда воспринимается. И на этот раз власть нас тоже услышала. Ведь старик Маркс был прав, когда говорил что «агрономическая химия для нас важнее всех экономистов восьмидесятых». Если перевести на современный язык, этот сигнал для сельхозпроизводителей означает: заканчивайте бесконечный лоббизм низкой цены. Цена на ГСМ, семена и удобрения имеет вторичное значение. Гораздо важнее, чтобы семена были хорошего качества, ГСМ было достаточно, а удобрений как можно больше.
Мы говорим аграриям: смотрите, вы так увлеклись лоббизмом, что пропустили закупки. Вы даже по ценам, которые вас устраивают, так мало закупаете. Почему? Мы сами поставили эксперимент в Краснодарском крае. Взяли относительно небольшие хозяйства — тысячу гектаров под рис и пшеницу и получили 100 центнеров риса с гектара и 80 центнеров пшеницы. Мы абсолютные рекордсмены в России по урожайности. Секрет прост: у нас в три раза больше объем внесения, чем в среднем в Краснодарском крае, и в шесть раз больше, чем по России.
— То есть бесконечные споры с аграриями, которые требуют от производителей снижения цен на удобрения во время посевной, можно считать закрытыми?
— Сейчас вопрос заключается в размере субсидии и ценах на конечный продукт — зерно. Наши оценки показывают, что, даже если цены на минеральные удобрения будут соответствовать нижнему уровню экспортных и при госсубсидиях на уровне Европы, суммарные налоговые и другие поступления в бюджет всех уровней были бы больше, чем эти субсидии.
Несколько лет назад у нас были ожесточенные конфликты в отрасли. Поставщики десятилетиями подписывали с нами контракт на будущий год по ценам, которые сами определяли, договорного процесса вообще не было. Из чисто эмоциональных соображений мы решили, что так работать больше не можем. И здесь основную роль сыграло правительство. Исчезли корпоративные конфликты. Теперь все понимают, что цены на сырье должны быть рыночными, но не выше экспортных. И мы предлагаем аналогичную систему формул установить с аграриями. Сказать, что сегодня у нас есть полное понимание, было бы преувеличением. Но нам никуда не деться от этого. Сейчас мы ведем конструктивный разговор с Минсельхозом. У нас уже есть нормальный опыт общения по посевной 2016 года. То, что по итогам сезона мы увеличили объемы внесений на 24%, это абсолютный мировой рекорд.
По ценам диалог еще ведется, а вот по механизмам согласования уже есть определенный прогресс. Пока это скидка по отношению к рынку, что нас устраивает, потому что во многом эта скидка определяется логистическими соображениями. Ее размер будет каждый год определяться договорным путем. Процесс монотонный, но надо иметь терпение. В отрасли по-прежнему очень сильны стереотипы восприятия. Но проблема еще в том, что нет госсубсидий. Поэтому мы обращаемся к правительству с просьбой поставить корректно такую экономическую задачу и решить ее. Мы с удовольствием поможем, если вы нас попросите.
— Главный аргумент аграриев в пользу снижения цен — то, что вы получаете дешево газ и электроэнергию.
— Если посмотреть на страны, производящие газ и электроэнергию самостоятельно, а не покупающие у третьих сторон, то наши покупные цены абсолютно рыночные. Просто сравнивать надо адекватно.
— Говорят, вы хотели купить второго российского производителя калия «Сильвинит» до того, как он объединился с «Уралкалием». Это правда?
— Я хотел и купил небольшой пакет «Сильвинита» чисто из спекулятивных соображений. Купили акции за копейку, а продали за рубль. Вот и весь смысл этой операции: подержали десять лет и расстались. К тому же на рынке не было значительного пакета.
— А уже объединенный «Уралкалий» вас не интересовал, когда его продавал Сулейман Керимов?
— Это был тот случай, когда третьего не позвали. Они (ОНЭКСИМ и «Уралхим») решили распить эту бутылку на двоих, ну и ладно.
— Недавно в единственного российского производителя калия «Уралкалий» вошел новый акционер, и все говорит о том, что компания будет восстанавливать совместный трейдинг с Белоруссией, от которого отказалась в 2013 году. Когда вы запустите свой калийный проект, вам было бы интересно присоединиться к ним? Или вы готовы к конкуренции?
— Во-первых, не надо забывать, что в мире действует очень жесткое антимонопольное регулирование. Создавая такие консорциумы и трейдинговые союзы, надо об этом думать. Во-вторых, еще много воды утечет за то время, пока мы пустим наш калий. Давайте посмотрим на положительный опыт БКК, а дальше уже будем вместе решать: стоит туда добавлять наши крохи или мы сможем остаться независимым игроком с учетом, что в основном используем калий для производства сложных удобрений.
— Из-за падения цен на калий вы перенесли запуск Талицкого на 2021 год. Как продвигается работа на ваших месторождениях в Канаде, где более сложная геологическая структура?
— По качеству канадские месторождения занимают первое место в мире. То, что они очень глубокие, в отдельных случаях не является минусом. Например, наша с Rio Tinto совместная компания владеет одним из самых лучших месторождений калия в мире. Если не самым лучшим по качеству запасов. Одна скважина попадает сразу в три сырьевые последовательно идущие линзы. И на глубине от одного до полутора километров при температуре 60 градусов по Цельсию и выше возможен не традиционный способ добычи, а методом выщелачивания. В скважину закачивается вода, обратно идет рассол, который, выпариваясь, превращается в калий. Мы не торопимся с этим проектом в силу понятных причин, но и не оставляем его. За этим проектом будущее.
— Рентабельность там может быть выше, чем в РФ?
— Да, себестоимость точно будет ниже. Хотя capex может быть выше. И тут опять вопрос упирается в проектное финансирование. Но сейчас для нас приоритет — Талицкий участок.
— Какие еще проекты будут основными в 2017 году?
— В 2016 и 2017 годах основные вложения пойдут на завершение второй очереди СЗФК, где мы от 1 млн тонн производства придем к 2 млн тонн. Надо достроить фабрику, расширить мощность рудника, построить 40 км железной дороги.
— Сейчас основным источником прибыльности российского бизнеса является ослабление рубля. Может ли он укрепиться или текущий уровень сохранится надолго?
— Укрепление рубля никому не нужно. Экспортно ориентированные компании это поддерживают. Если все же рубль укрепится, значит, остановим наши инвестиции и урежем планы. Но больше всего нам нужна стабильность, чтобы компании понимали, на какой базе строить финансовые модели.
— Какой курс у вас заложен в стратегию?
— На этот год текущий курс является прогнозом. Хотя доллар не исчерпал все горизонты своего укрепления. Курс может вырасти до 80 руб. за доллар, но не выше. По моим субъективным оценкам, это будет положительно. Но дальше уже нет.
— Положительно для экспортеров, а для остальных?
— Я не делю экономику страны на экспорт и не экспорт. То, о чем я говорю, это мои оценки, оценки коллег, с которыми я работаю, для экономики в целом. Было бы глупо бороться за какие-то односторонние преимущества, сидя в общей лодке. Не дай бог, серьезно пострадают социальные программы. И мы получим такую нестабильность, что польза от всех барышей, которые мы любим считать и откладывать, сильно поблекнет. Поэтому в нестабильной ситуации допускается только небольшое укрепление доллара.
— У вас достаточно высокий долг. Собираетесь его снижать?
— В 2015 году соотношение чистый долг/EBITDA у нас было на уровне 1. В этом году в связи с падением EBITDA коэффициент будет, по пессимистическому прогнозу, в пределах 1,8–2. Не скажу, что это большая нагрузка, она нас устраивает. Мы, безусловно, будем ее гасить, но не для того, чтобы свести до нуля, а чтобы дать место новым проектам, потому что у нас есть еще непродекларированные серьезные инвестпроекты.
— Например?
— Переработка излишков апатитов. Не хочу раскрывать больше, проект еще не презентован.
— В рамках Северо-Западной фосфорной компании (СЗФК) вы развиваете довольно специфическое направление по редкоземельным металлам. Это выгодно?
— Проект идет на пределе прибыльности. Вообще, редкоземельная тема — это вопрос скорее стратегической безопасности страны, чем вопрос высокой рентабельности. Я бы не сказал, что это социальная нагрузка, но это часть лицензионного соглашения месторождения Олений Ручей. Мы сами разработали метод получения нескольких редкоземельных элементов высокой чистоты из сырья, которое для нас ничего не стоит. Берем технологический расплав при производстве сложных удобрений, и то, что шло в отвал, теперь идет на производство редкоземельных элементов.
— Сейчас на химическом рынке подозрительное затишье. Вы и ваши конкуренты действительно решили все спорные вопросы или мы просто не знаем о назревающих конфликтах?
— У нас в цехе все навоевались, больше никто не хочет ни с кем драться. Но конкуренция все равно жесткая. Есть «Фосагро», «Еврохим» и «Уралхим», которым нужно все то же, что и нам. Это естественная ситуация. Конечно, надо жестко отстаивать свои интересы, но цивилизованно. Наш мир — не благодушная любовь к коллегам, а колоссальный опыт войны, который показал, что лучше существовать в сбалансированной ситуации и бороться с общими проблемами и конкурировать, не переходя определенные рамки.
— Акционеров в «Акроне» можно пересчитать по пальцам. Вы сами принимаете решения или доверяете управление менеджменту?
— Менеджмент компании мне ближе, чем многие из моих родственников, потому что мы проводим с этими людьми жизнь. Я работаю с этим менеджментом уже 25 лет, поэтому, безусловно, у меня полное доверие к мнению этих людей. Они могут прийти ко мне с какими-то итогами решений, чтобы подстраховаться и просто из уважения ко мне, но вырабатываются решения, безусловно, менеджментом. Я не принимаю участия в оперативном управлении компанией и не хочу этим заниматься. Стратегические проблемы, связанные с тем, что наша семья является владельцем контрольного пакета, решают со мной. Но сегодня работать в одиночку или применять авторитарность в руководстве — это просто неправильно, неумно и стратегически необоснованно.
Вообще, когда мои сотрудники хотят надо мной посмеяться, они пишут мне записку и обязательно на обложке рисуют мои карикатуры. И там написано: «Где мой чертов результат»? Только вместо «чертов» более сильное выражение.
— Нет смысла привлекать новых инвесторов в «Акрон»?
— Мы считаем, что компания драматически недооценена по разным причинам, в том числе и из-за политической ситуации, и имеет огромный потенциал роста стоимости акций. Вот смотрите, только за 2015 год и начало этого «Акрон» подорожал на 70%. Сегодня инвестор, особенно спекулятивный, любит компании, у которых заканчивается инвестиционный цикл. Поэтому мы должны аккуратно относиться к качеству финансирования новых проектов. Проектное финансирование — да. Собственное финансирование — мы прежде всего должны завершить уже начатое. Учитывая эту осторожную ситуацию на рынке, вряд ли стоит говорить о размещении или продаже пакета.
— Вы стали владельцем «Акрона» через ваучерные аукционы. А сейчас, особенно на таком слабом рынке, возможно было бы создать подобную компанию с нуля?
— Пожалуйста, Дмитрий Мазепин — пример.
— Ну он тоже не вчера «Уралхим» создал...
— Он был опытный человек, знал что почем в России. С помощью кредитных ресурсов сформировал огромный холдинг. Фактически под его контролем находится самый большой удобренческий актив — «Уралхим» и «Уралкалий». А как он его сформировал? За счет упорства, удачливости и повышенной рискованности. Построить это он не мог, но купить, упаковать, сложить правильную кредитную политику, чтобы она его не задушила по дороге, смог. И с нами еще конкурирует.
— Какие у вас есть еще проекты помимо «Акрона»?
— У нас есть отдельные проекты, но с небольшим участием «Акрона». Например, проект по созданию паркового пространства с элементами жилищного строительства в районе Московского конного завода. У нас там тысяча гектаров земли, и сейчас мы завершаем согласование планов застройки этой территории с архитектурными городскими организациями Москвы.
— То есть девелоперский проект?
— Да, очень интересный — это фактически создание нового образа жизни.
